Афганская бессонница - Страница 27

— В мире об этом никто не говорит, — продолжал Асим, — но на самом деле мы воюем с иностранной армией.

— Как в свое время с нашей?

Асим деликатно улыбнулся — он сам бы ни за что не сделал обидного для русских намека.

— Почти. С той разницей, что пакистанцы не стали вводить свои войска. Они просто дали оружие и своих офицеров.

— Асим, извините за вопрос, — мне это действительно было интересно, а уж тем более в роли журналиста. — А вы что делали, пока наши войска воевали здесь?

Асим засмеялся, тихо и как-то по-детски. Из всех, с кем мы здесь общались, он был самым симпатичным и заслуживающим доверия.

— Когда ваши пришли сюда, мне было четыре года, а когда ушли — четырнадцать. Но мой отец был капитаном, он служил в царандое. Знаете?

Я кивнул. Царандой — это были своего рода внутренние войска коммунистического правительства. Получается, его отец воевал на стороне советских.

— А где он сейчас?

— Он погиб. Когда ваши еще были здесь.

Развивать тему Асим не стал, и я счел неделикатным продолжать расспросы.

— А Наджаф?

Я обратился к Асиму, думая, что его спутнику придется переводить. Но Наджаф неожиданно ответил на неплохом английском.

— Я из Панджшерского ущелья. Вся наша деревня, разумеется, всегда была с Масудом. Действительно, вся! У коммунистов в правительстве был наш земляк, Панджшери. Он был министром и не мог помогать Масуду деньгами, как все панджшерцы, — его бы расстреляли. Но он отдал нам свой дом и землю.

Я думал, что бывшими врагами за этим дастарханом были мы и они, русские и афганцы. Все было сложнее.

— А вы где были во время войны? — неожиданно спросил Наджаф.

В момент вторжения я был на Кубе, а следующие десять лет войны прожил в Штатах. Тем не менее я сказал чистую правду:

— Я вообще в армии никогда не служил. И в Афганистане впервые.

— А ваши друзья?

Мои друзья по-английски не понимали, и я им перевел вопрос. Сказать правду? Я перевел его слово в слово, не подсказывая ответа. Не только потому, что я все же опасался, что кто-то из наших гостей понимал по-русски. Мне была интересна реакция Димыча.

— Мне повезло, — сказал Илья. — У нас в институте была военная кафедра, так что от срочной службы меня освободили. Да и потом не трогали — у них, похоже, офицеров хватало.

— И у меня точно такая история, — сказал Димыч. Знаете, что я еще узнал про Димыча? Сегодня рано утром, когда мы пошли мыться и я поливал ему на спину из ковшика? Он все-таки надел под свитер тельняшку десантников. Надеялся, что я передумаю и сниму их с Масудом: два бывших врага, ставших союзниками?

— Ты уж тогда и носи ее до самого конца, — сказал я Димычу, когда он стал натягивать тельняшку на себя. — Кто-нибудь залезет в наши вещи, пока нас нет. А чья это была форма, наверное, здесь знают.

Димыч только кивнул. Потом он повернулся ко мне боком, и я увидел у него на предплечье татуировку. Эмблема ВДВ: щит, в нем парашют с крылышками, над ним — пятиконечная звезда. Сверху еще, чтобы не оставалось сомнений, слово Афганистан, а снизу — даты: 1983–1984. Это как если бы он нацепил на грудь свои медали, полученные за убитых местных жителей, — ну, почти!

Димыч перехватил мой взгляд. Но комментариев с моей стороны больше не было, и он тоже промолчал. А теперь я все время об этом думал. В одной команде с Димычем нам не следовало раздражать или огорчать наших хозяев. А учитывая мои два задания, сделать это будет непросто.

Однако я оставил его в гостевом доме не по этой причине. В технике лучше понимал Илья, а мы направлялись к связистам. Так что на нашей полярной станции в компании с восточными напевами остался Димыч.

База Масуда находилась в западной части города, чуть дальше, чем от гостиницы до центра. Но вообще Талукан весь можно было обойти за час-полтора. Асим попрощался с нами, и Наджаф провел нас в одноэтажный дом со следами пуль по всему фасаду. В угол здания попал снаряд, и под отлетевшим куском штукатурки виднелась решетка из ивовых веток.

В небольшой комнате, как и повсюду, главным предметом обстановки была печка-«буржуйка». У них тоже было тепло, даже жарко. Похоже, в Талукане мерзли только гости Масуда. Парень, сидящий слева за столом, разделся до майки. Перед ним было какое-то устройство с вывороченными внутренностями, в которые он осторожно залезал паяльником. Его напарник пробовал, видимо, только что починенный уоки-токи. Время от времени он монотонно повторял позывные: «Альмос, альмос!» Толи они плохо починили, то ли у Алмаза еще не закончился ужин, но ответа он не получал.

Парень с паяльником бросил свою стройплощадку, достал тестер и занялся нашим зарядником. Вердикт был неутешительным: полетела микросхема выпрямителя. Чинить здесь было нечего — нужно было менять схему, и на точно такую же. В Талукане взять ее было негде, возможно, и в Душанбе тоже. «Вот техника, это я понимаю! — больше жестами с восхищением сказал мастер. — Ее всегда можно оживить». Я присмотрелся к аппарату, который он ремонтировал: это была советская рация, видимо, двадцатилетней давности — с кучей транзисторов, конденсаторов и сопротивлений, напаянных на гетинаксовые пластины.

Потом связисты посовещались с Наджафом, и парень с Альмосом прошел в соседнюю комнату. Он вернулся с широким, в ладонь, поясом камуфляжной расцветки. Это был пояс американского спецназа с солнечными батареями. Наджаф перевел мне, что парень с паяльником возьмет его и аккумулятор к себе домой и попробует соединить их друг с другом так, чтобы днем аккумулятор можно было подзаряжать. Завтра у мастера был выходной, так что нам надо подъехать к нему где-то часа в четыре. Парень нарисовал мне на листе бумаги, как его найти. Его дом был последним на выезде из города в сторону гор, на востоке, за кладбищем.