Афганская бессонница - Страница 51

— Ты не знаешь, что ты делаешь!

Фарук тряс меня, как пьяного.

— Ты просто в бреду! Завтра на этом месте может быть одна большая воронка от снаряда. Вообще неизвестно, когда снова появится возможность отсюда улететь! Да поставь ты свой чемодан!

Я поставил чемодан и двумя руками взялся за рычаг, которым запиралась наружная дверь вертолета. Рычаг повернулся неожиданно легко. Я толкнул дверь и выпрыгнул на траву.

— Спасибо тебе за все, но я не могу их бросить! — сказал я Фаруку. — Давай мой чемодан!

— Я понял: ты псих! Нет, ну надо же! Полетели с нами, я говорю!

«Уноси ноги! Идиот, уноси ноги!» — истошно вопил внутри меня гаденький голосок.

Моя биологическая машина знала меня хуже, чем я ее. Я теперь точно не мог уступить.

— Давай чемодан!

Я мог бы его оставить — его бы через пару часов забрал Лев. И тогда одно задание оказалось бы выполненным независимо от всего остального. Но «Слеза дракона» была главным козырем в моей колоде, и неизвестно, какой окажется следующая сдача.

— Ты псих! Летишь с нами или нет?

У Фарука прошел первый шок, и сейчас новое развлечение, которое ему предложила жизнь, его только веселило.

— Пока, Фарук! Мягкой посадки!

— Псих! Ну, ладно! До встречи!

Покачивая головой, в сущности, удовлетворенно, Фарук закрыл дверь. Винт вращался намного выше моей головы, но, отходя в сторону, я все равно пригнулся. Все так делают.

«Тойота», на которой мы приехали, еще стояла на поле. Моджахеды с изумлением смотрели, как я забросил в кузов свой чемоданчик, и разом загалдели, размахивая руками. Я только улыбался им. Я знал, что совершил, вероятно, самую большую глупость в своей жизни. Не из-за возобновляющейся завтра войны — из-за моего неминуемого разоблачения. С остротой, которой я никогда еще не ощущал, я понял вдруг, как действует судьба. Человек знает, что идет на огромный и неоправданный риск и что шансов выбраться из передряги, на которую он себя обрекает, у него практически нет. И все же что-то внутри заставляет его поступить именно так. Это не неосторожность и не недомыслие, это просто судьба! Мехтуб!

Я перевел дух. Но почему минуту назад я не подумал о своих близких? О том, что почувствуют Джессика, моя мама, Бобби, Пэгги — все, кого я люблю и кто любит меня? Я ведь молился тогда в вертолете, чтобы остаться в живых и не причинить им этого горя. И что теперь? Что? И почему мне не пришло в голову, что еще две недели назад я был готов послать ко всем чертям Контору, из-за которой вся моя жизнь шла не так, как мне хотелось бы? Пять минут назад я еще мог бы это сделать! А теперь вон он, вертолет, набирает высоту — уверенно, не так, как тогда с нами!

Мне очень захотелось приложиться к своей фляжке, но при моджахедах делать этого не стоило. В последний день рамадана, да еще алкоголь! Хотя наверняка от меня все равно разило, как из самогонного аппарата. А, черт с ним! Я достал фляжку и, покашливая, чтобы показать, как я болен и нуждаюсь в лекарстве, сделал три больших глотка. Мои спутники не возмутились, даже сочувственно покивали.

Я подошел в дверце машины и взялся за ручку. Вертолет, четко выделяющийся в розовых предзакатных лучах, уже скользил над голыми каменистыми склонами на север от города. И пусть себе! Но я зря себя успокаивал — я знал, что я сотню раз успею пожалеть, что не остался на его борту.

И тут я застыл в ужасе. Там, где только что был вертолет, произошла яркая вспышка. Через секунду, когда до нас долетел шум взрыва, на этом месте осталось лишь густо-серое, с черными подпалинами облачко.

Знаете, что пронеслось у меня в голове? Та молитва, которую я произносил все время, когда мы чуть не разбились по пути сюда. «Владычица моя, Пресвятая Богородица, спаси и защити мя!»

3. Артобстрел. Мечеть

Я снова сидел в нашей комнате — министр геологии не успел вернуть себе права ответственного квартиросъемщика. Хусаин принес мне чаю. Я хотел спросить, нашел ли он Хан-агу и отдал ли ему ножичек, но сил на объяснения у меня не было.

Я достаточно повидал смертей. Не говоря уже о том, что мою первую жену и наших близняшек убили на моих глазах. Но это все равно шок — по крайней мере, для меня, по крайней мере, пока. Перед моими глазами стоял Фарук — такой жизнерадостный, такой заразительный в своем веселье от всего, что преподносила ему жизнь. Да, он уже начал меня подозревать, и, скорее всего, нам предстоял непростой разговор. Но я бы сто раз предпочел поговорить с ним начистоту — даже здесь, где я был в его власти, — чем знать, что он мертв. Клянусь, это так! Я знаю, что даже если бы это был формальный допрос, с Фаруком это была бы интеллектуальная игра, некий торг, который в любом случае закончился бы без насилия. Это, конечно, немного безапелляционное заявление. Скажем, мне так кажется — насколько я разбираюсь в людях.

К этим мыслям присоединялись и некоторые эгоистические соображения. Успел ли Фарук поделиться с кем-то своими подозрениями в мой адрес? Был ли кто-то еще здесь, в Талукане, в курсе наших странных отношений с командиром Гада? Конечно — не буду лукавить! — смерть Фарука решала для меня большую проблему, и я не мог об этом не думать. Но все равно, если проблема еще существовала, я бы предпочел решать ее с Фаруком.

Со двора послышался звук запускаемого дизельного движка, и в комнате вспыхнул свет. Сейчас принесут ужин, последний праздничный ужин рамадана. Я достал еще по две таблетки из упаковок и проглотил их с глотком чая. От горячего ли чая, или просто от жара я был весь мокрый, в носоглотке резало так, как будто там была открытая рана. Я достал полотенце и вытер лицо и шею. И невольно улыбнулся: сколько раз по всему Востоку я видел сцену, как в тени брюхатые мужчины с висящим на шее полотенцем пьют чай, потом стягивают полотенце и промокают им все доступные части тела. Вот и я сейчас выглядел так же.