Мы проговорили с Масудом на час дольше, чем предполагалось, — в моей сумке было четыре отснятые кассеты по полчаса каждая. Мы бы проговорили и больше, но в комнату тихонько вошел доктор Абдулла и сказал по-английски, что Масуда ждут.
Тот взглянул на часы.
— Ф-ф, конечно! — Потом посмотрел на меня. — Давайте последний вопрос, хорошо?
Я спросил, чего бы он хотел для своих детей — у него их было четверо. Масуд задумался.
— Я хотел бы, чтобы они в своей жизни смогли заниматься тем, что им будет нравиться. В отличие от меня!
В машине я пересказал ребятам несколько наиболее интересных моментов. Нет, языки надо учить независимо от того, чем ты собираешься заниматься! Но и у них были свои открытия.
— У Масуда бронежилет скрытого ношения, — сообщил Димыч, которого Илья научил выполнять работу звукооператора. Он теперь цеплял интервьюируемым микрофон, пропуская провод под одежду, а потом надевал наушники и слушал, чтобы не было помех. — Почти невидимый, даже под свитером.
— Да нет, я обратил внимание, когда он был в свитере, что у него что-то пододето, — откликнулся Илья. — Я думал, шерстяное белье.
Самозванец, то есть я, промолчал, чтобы не обнаруживать как свой непрофессионализм, так и свои знания.
Мы ехали на окраину города к связисту, чтобы забрать аккумулятор. У нас еще оставался один совсем целый, а неснятым, но запланированным было только интервью с пакистанцем. У нас даже образовалась возможность поснимать экзотику.
Из динамиков машины несся какой-то, видимо, убойный последний хит — водителю подпевал даже Хабиб. На улице было тепло, но я все же попросил закрыть боковое стекло — меня, по-моему, продуло за время наших сегодняшних переездов. Не хватало мне простыть — Лев это может не так понять! Надеюсь, он правильно ухватил все остальное.
День шел на убыль, и, поскольку солнце грело совсем по-весеннему, теперь, когда оно скрылось за облаками, за городом в низинках стал собираться туман. Туман действует на меня заколдовывающе. Если вспомнить, все те места на земле, которые мне показались особенными — как тот заброшенный аэродром под Лондоном, где я чуть не погиб, как Равна Гора в Сербии, где, кстати, я тоже чуть не погиб и где получил смертельное ранение мой учитель по жизни Петр Ильич Некрасов, — все они представали передо мной сквозь эту пелену. Нет способа лучше увидеть, что даже самые привычные пейзажи и предметы окружены тайной. И когда ты понял, что все вокруг — тайна, ты совсем по-другому видишь то, что она ненадолго отпускает: развевающиеся на ветру зеленые ленточки на железных прутьях над могилами, блохастого пса на пороге невидимого дома, яростно скребущего лапой у себя за ухом, большую дуплистую ветлу у мостика над журчащим невидимым ручьем. За поворотом открылась пашня, где в клочковатом облаке крестьянин направлял плуг, который тащили два черных рогатых вола.
— Стоп! Стоп! — не выдержал Илья. — Паш, давай поснимаем! Мы же теперь можем не экономить аккумуляторы?
— Давай поснимаем!
Водитель остановил свою «Волгу» прямо посреди дороги. Видимость была метров десять, и мне стоило труда убедить его съехать на обочину, чтобы нас не подбросил, как мячик, первый же грузовик. Мы проехали кладбище, значит, были уже на выезде из города. Мы, кстати, где-то здесь и снимали осликов, только теперь все выглядело совсем по-другому.
Ребята выгрузили камеру и штатив. Илья прикинул, стоит ли брать сумку с широкоугольным объективом, запасным аккумулятором и всякими мелочами, и сказал Димычу: «Бери тоже!» У них уже сложилось распределение ролей: кто что несет и кто что делает. Я вспомнил, как Илья присосался к осликам и какого труда стоило его отсюда увести. Сейчас он подберется к крестьянину спереди, отбежит, поменяет крупность плана, снимет еще раз, потом то же сбоку, потом сзади. А связист, к которому мы ехали, жил чуть дальше, может быть, в километре отсюда.
— Знаете что? — сказал я. — Давайте вы начнете снимать, а мы пока съездим заберем аккумулятор.
— Хорошо! — не оборачиваясь, крикнул Илья. Он уже, скользя и матерясь, бежал с камерой по полю.
— Вы только никуда не уходите! — сказал я Димычу. — Мы минут через десять-пятнадцать будем.
Зачем я это сделал? Какая была спешка? Ну, потеряли бы мы десять минут! Все равно через час уже стемнеет.
Получилось, конечно, не десять минут. Как и в первый наш приезд, сначала мы долго стучали в калитку двора. Появившийся на пороге связист провел нас в комнату для гостей — большую, практически пустую. И давно не топленную. «Здесь никогда не бывают женщины. Только когда убирают», — многозначительно сказал мне Хабиб. Женщины у него все-таки был пунктик. Связист хотел, чтобы завтра мы продолжили подзарядку. Он одолжит нам пояс с солнечными батареями, а дальше все просто: батареи выставляешь на солнце — или даже в сторону солнца, энергия проходит и сквозь облака — а эти проводки туго закручиваешь вот здесь, на клеммах. Я с благодарностью прервал его объяснения:
— Зарядник нам больше не нужен. Нам осталось завтра утром снять одно интервью, а днем мы возвращаемся в Душанбе.
— Возьмите меня с собой! — сказал парень. Многие нам так говорили. Это была та правда, в которой была доля шутки.
Мы вернулись к пашне минут через двадцать — двадцать пять. Сомнений, что это было то поле, не было — вон она ветла у мостика! Туман сгустился, и даже там, где мы заметили пахаря, сейчас была сплошная пелена. Мы остановились на обочине, и по моей просьбе водитель исполнил лихую мелодию на клаксоне. Я вышел из машины, подальше от грохочущей музыки, и потянулся.